Неточные совпадения
( — Вот так-то! чем бы
старомуЛекарство пить, — заметил Влас, —
Он пьет
вино стаканами.
Прения о Флерове дали новой партии не только один шар Флерова, но еще и выигрыш времени, так что могли быть привезены три дворянина, кознями
старой партии лишенные возможности участвовать в выборах. Двух дворян, имевших слабость к
вину, напоили пьяными клевреты Снеткова, а у третьего увезли мундирную одежду.
В возу были всё баклаги и бочонки
старого доброго
вина, которое долго лежало у Тараса в погребах.
Знал Тарас, что как ни сильно само по себе
старое доброе
вино и как ни способно оно укрепить дух человека, но если к нему да присоединится еще приличное слово, то вдвое крепче будет сила и
вина и духа.
Старые газеты и чай явились. Раскольников уселся и стал отыскивать: «Излер — Излер — Ацтеки — Ацтеки — Излер — Бартола — Массимо — Ацтеки — Излер… фу, черт! а, вот отметки: провалилась с лестницы — мещанин сгорел с
вина — пожар на Песках — пожар на Петербургской — еще пожар на Петербургской — еще пожар на Петербургской — Излер — Излер — Излер — Излер — Массимо… А, вот…»
Во всем этом было нечто охмеляющее, как в
старом, хорошем
вине.
— Куда вы? Подождите, здесь ужинают, и очень вкусно. Холодный ужин и весьма неплохое
вино. Хозяева этой
старой посуды, — показал он широким жестом на пестрое украшение стен, — люди добрые и широких взглядов. Им безразлично, кто у них ест и что говорит, они достаточно богаты для того, чтоб участвовать в истории; войну они понимают как основной смысл истории, как фабрикацию героев и вообще как нечто очень украшающее жизнь.
Она теперь только поняла эту усилившуюся к ней, после признания, нежность и ласки бабушки. Да, бабушка взяла ее неудобоносимое горе на свои
старые плечи, стерла своей
виной ее
вину и не сочла последнюю за «потерю чести». Потеря чести! Эта справедливая, мудрая, нежнейшая женщина в мире, всех любящая, исполняющая так свято все свои обязанности, никого никогда не обидевшая, никого не обманувшая, всю жизнь отдавшая другим, — эта всеми чтимая женщина «пала, потеряла честь»!
Чрез полчаса стол опустошен был до основания.
Вино было
старый фронтиньяк, отличное. «Что это, — ворчал барон, — даже ни цыпленка! Охота таскаться по этаким местам!» Мы распрощались с гостеприимными, молчаливыми хозяевами и с смеющимся доктором. «Я надеюсь с вами увидеться, — кричал доктор, — если не на возвратном пути, так я приеду в Саймонстоун: там у меня служит брат, мы вместе поедем на самый мыс смотреть соль в горах, которая там открылась».
Устав от Кемпфера, я напал на одну
старую книжку в библиотеке моего соседа по каюте, тоже о Японии или о Японе, как говорит заглавие, и о
вине гонения на христиан, сочинения Карона и Гагенара, переведенные чрез Степана Коровина, Синбиринина и Iвана Горлiцкого.
Когда он считал нужным умерять свои потребности и носил
старую шинель и не пил
вина, все считали это странностью и какой-то хвастливой оригинальностью, когда же он тратил большие деньги на охоту или на устройство необыкновенного роскошного кабинета, то все хвалили его вкус и дарили ему дорогие вещи.
Но убранство комнат также не отличалось особым комфортом: мебель была кожаная, красного дерева,
старой моды двадцатых годов; даже полы были некрашеные; зато все блистало чистотой, на окнах было много дорогих цветов; но главную роскошь в эту минуту, естественно, составлял роскошно сервированный стол, хотя, впрочем, и тут говоря относительно: скатерть была чистая, посуда блестящая; превосходно выпеченный хлеб трех сортов, две бутылки
вина, две бутылки великолепного монастырского меду и большой стеклянный кувшин с монастырским квасом, славившимся в околотке.
Несомненно, и тут мы имеем дело со
старой лагуной, процесс осыхания которой далеко еще не закончен. Всему
виной торфяники, прикрывшие ее сверху и образовавшие болото. Около моря сохранилась еще открытая вода. Это озеро Благодати (44° 56'47'' с. ш. и 136° 24'20'' в. д. от Гринвича). Вероятно, тут было самое глубокое место бухты.
По странной случайности,
старый майор внутренней стражи был честный, простой человек; он добродушно сказал, что всему
виною чиновник, присланный из Петербурга. На него все опрокинулись, его голос подавили, заглушили, его запугали и даже застыдили тем, что он хочет «погубить невинного человека».
Но, на беду инквизиции, первым членом был назначен московский комендант Стааль. Стааль — прямодушный воин,
старый, храбрый генерал, разобрал дело и нашел, что оно состоит из двух обстоятельств, не имеющих ничего общего между собой: из дела о празднике, за который следует полицейски наказать, и из ареста людей, захваченных бог знает почему, которых вся видимая
вина в каких-то полувысказанных мнениях, за которые судить и трудно и смешно.
Староста сказал нам, что это
вино тамошнее, но только очень
старое, что эту бутыль он помнит лет за тридцать и что
вино это употребляется только при чрезвычайных случаях.
Осенью 1853 года он пишет: «Сердце ноет при мысли, чем мы были прежде (то есть при мне) и чем стали теперь.
Вино пьем по
старой памяти, но веселья в сердце нет; только при воспоминании о тебе молодеет душа. Лучшая, отраднейшая мечта моя в настоящее время — еще раз увидеть тебя, да и она, кажется, не сбудется».
— Скажи пожалуйста, как он переменился! я, право, думаю, что это все от
вина люди так
стареют; чем он занимается?
Второй раз старушка встретила меня уже как
старого знакомого и повела в столовую, желая, чтоб я выпил рюмку
вина.
В комнате были разные господа, рядовые капиталисты, члены Народного собрания, два-три истощенных туриста с молодыми усами на
старых щеках, эти вечные лица, пьющие на водах
вино, представляющиеся ко дворам, слабые и лимфатические отпрыски, которыми иссякают аристократические роды и которые туда же, суются от карточной игры к биржевой.
Я был убежден, что
вина и ответственность за ужасы революции лежат прежде всего на людях
старого режима и что не им быть судьями в этих ужасах.
Как-то днем он долго гулял с Веркой по Княжескому саду. Уже сильно опустошенный осенью, этот чудесный старинный парк блистал и переливался пышными тонами расцветившейся листвы: багряным, пурпуровым, лимонным, оранжевым и густым вишневым цветом
старого устоявшегося
вина, и казалось, что холодный воздух благоухал, как драгоценное
вино. И все-таки тонкий отпечаток, нежный аромат смерти веял от кустов, от травы, от деревьев.
Вниманье и попеченье было вот какое: постоянно нуждаясь в деньгах, перебиваясь, как говорится, с копейки на копейку, моя мать доставала
старый рейнвейн в Казани, почти за пятьсот верст, через старинного приятеля своего покойного отца, кажется доктора Рейслейна, за
вино платилась неслыханная тогда цена, и я пил его понемногу, несколько раз в день.
В двенадцатом часу ночи подали ужин, состоявший из куска
старого, сухого сыру и каких-то холодных пирожков с рубленой ветчиной, которые мне показались вкуснее всяких паштетов;
вина была всего одна бутылка, и та какая-то странная: темная, с раздутым горлышком, и
вино в ней отдавало розовой краской: впрочем, его никто не пил.
На другом углу стола, за тарелками котлет с горошком и бутылкой кислого крымского
вина, называемого «бордо», сидят два пехотных офицера: один молодой, с красным воротником и с двумя звездочками на шинели, рассказывает другому,
старому, с черным воротником и без звездочек, про альминское дело.
О, как этот звук безупречно полон и красиво кругл! Он нежно густ и ароматен, как сотовый мед. Его чистая и гибкая красота похожа на средний тон виолончели, взятый влюбленным смычком. Он — как дорогое
старое красное
вино.
Напротив Серебряного сидел один
старый боярин, на которого царь, как поговаривали, держал гнев. Боярин предвидел себе беду, но не знал какую и ожидал спокойно своей участи. К удивлению всех, кравчий Федор Басманов из своих рук поднес ему чашу
вина.
— Слушай! — произнес он, глядя на князя, — я помиловал тебя сегодня за твое правдивое слово и прощения моего назад не возьму. Только знай, что, если будет на тебе какая новая
вина, я взыщу с тебя и
старую. Ты же тогда, ведая за собою свою неправду, не захоти уходить в Литву или к хану, как иные чинят, а дай мне теперь же клятву, что, где бы ты ни был, ты везде будешь ожидать наказания, какое захочу положить на тебя.
— «Как во
старом было городе, — начал он, — в Новегороде, как во том ли во Новегороде, со посадской стороны, жил Акундин-молодец, а и тот ли Акундин, молодой молодец, ни пива не варил, ни
вина не курил, ни в торгу не торговал; а ходил он, Акундин, со повольницей, и гулял он, Акундин, по Волхву по реке на суденышках.
Не колеблясь ни минуты, князь поклонился царю и осушил чашу до капли. Все на него смотрели с любопытством, он сам ожидал неминуемой смерти и удивился, что не чувствует действий отравы. Вместо дрожи и холода благотворная теплота пробежала по его жилам и разогнала на лице его невольную бледность. Напиток, присланный царем, был
старый и чистый бастр. Серебряному стало ясно, что царь или отпустил
вину его, или не знает еще об обиде опричнины.
— С Европой-то-с! Господи помилуй: да мало ли на ней, на
старой грешнице, всяких
вин и неправд? И мотовство, и фатовство, и лукавство, и через нее, проклятую цивилизацию, сколько рабочих рук от сохи оторвано, и казенную амуницию рвет, — да еще не за что ее пороть! Нет-с; пороть ее, пороть!
Старуха послала Архипа за
вином к Савиным, а сама все смотрит за своими гостями, и чего-то так боится ее
старое семидесятилетнее сердце.
— Вытряси из него, Федька, из
старого дурака-то,
вино. Что он хорохорится! — сказал кто-то.
Грянул, загудел, зажужжал бубен, и вспыхнула эта пламенная пляска, опьяняющая, точно
старое, крепкое, тедшое
вино; завертелась Нунча, извиваясь, как змея, — глубоко понимала она этот танец страсти, и велико было наслаждение видеть, как живет, играет ее прекрасное непобедимое тело.
Старый Чекко поднимает длинные усталые руки над головою, потягивается, точно собираясь лететь вниз, к морю, спокойному, как
вино в чаше.
У двери белой кантины, [Кантина — погребок-закусочная.] спрятанной среди толстых лоз
старого виноградника, под тенью навеса из этих же лоз, переплетенных вьюнком и мелкой китайской розой, сидят у стола, за графином
вина, Винченцо, маляр, и Джиованни, слесарь.
Влажный воздух душист и хмелен, как
старое, крепкое
вино.
Остановясь за спиною
старого мостовщика, замолчала, приподнялась на носки и через плечо старика серьезно смотрит, как течет
вино в желтую чашу, течет и звучит, точно продолжая ее песню.
—
Старые слуги не забывают своих господ… Это очень мило с вашей стороны, — пошутил Орлов. — Однако не хотите ли
вина или кофе? Я прикажу сварить.
Отчего вы не лежите теперь в ногах у меня по-старому; а я же стою перед вами весь обруганный, без всякой моей
вины?
Старые меха не выдерживают молодого
вина, и
старое сердце не выносит молодых чувств… но тогда, боже мой, что было тогда!
Он взял подушку и пошел к двери. После того как он окончательно решил уехать и оставить Надежду Федоровну, она стала возбуждать в нем жалость и чувство
вины; ему было в ее присутствии немножко совестно, как в присутствии больной или
старой лошади, которую решили убить. Он остановился в дверях и оглянулся на нее.
Таковы же пьесы «
Старое и новое время» и «Народный обед», поэма в семидесяти стихах, «Н. М. с товарищи». Это как будто подражание «Елисею» Майкова. Вся острота состоит в том, что высокие слова эпических поэм применяются здесь к кулачному бою мужиков из-за окорока и
вина, которое было выставлено для народа по случаю какого-то торжества.
А вот что мы теперь с вами
постарели, поглупели, да усы красим, да шляемся по Невскому, да ни на что не стали годны, как разбитые клячи, повыдохлись, повытерлись, не то важничаем и ломаемся, не то бьем баклуши, да, чего доброго, горе
вином запиваем, — вот это скорее сон, и сон самый безобразный.
— Да как же, батюшка: прошлого года, как я поступил к вам на мельницу, так вы тогда, по нашему уговору, изволили сверх комплекта получить с меня двести пятьдесят рублев; это у нас было по уговору, чтоб согнать
старого мельника… я про эвти деньги не смею прекословить, много благодарен вашей милости; а уж насчет того… сделайте божескую милость, сбавьте с меня за…
вино.
На ней были изображены три фигуры:
старый и седой мужчина, сидя на бархатных креслах, обнимал одною рукою молодую женщину, в другой держал он бокал с
вином.
Пускай слыву я старовером,
Мне всё равно — я даже рад:
Пишу Онегина размером;
Пою, друзья, на
старый лад.
Прошу послушать эту сказку!
Ее нежданую развязку
Одобрите, быть может, вы
Склоненьем легким головы.
Обычай древний наблюдая,
Мы благодетельным
виномСтихи негладкие запьем,
И пробегут они, хромая,
За мирною своей семьей
К реке забвенья на покой.
— Сужден
старым судом, без снисхождения. Может быть, теперь бы… муку бы мою во внимание взяли, что я был человек измученный… А тогда всякая была
вина виновата. Услали. Отец в год
постарел на десять лет, осунулся, здоровьем ослаб, места лишился, а я вот тут пропадаю.
Левшин. Ничего! Теперь — страшно, а завтра — все пройдет. И опять начнут люди толкаться… Упадет человек, которого затолкают, все замолчат на минутку, сконфузятся… вздохнут — да и опять за
старое!.. Опять своим путем… Темнота! А вот вы, барышня,
вины своей не чувствуете: вам и покойники не мешают, вы и при них можете громко говорить…
— А я уж думал, что не придешь ты, — сказал
старый нищий, обратив лицо к Бузыге, но не отрывая глаз от рук Акима. — Видел я тебя днем в Березной… пьяней
вина… Ну, думаю, не придет вечером Бузыга. Куда ему… Х-ха! А по тебе и не видно.